Назад
30 псевдонимов романтика нового склада

В детстве в поисках вдохновения он забирался на дерево в городском дворе, чтобы быть "поближе к небесам"; те, кто приходил в его комнату на Надеждинской улице чувствовали себя попавшими на таинственный аттракцион; в 1924 году он курил из небольшой гнутой трубочки, носил брюки гольф, собирался жениться на балерине и лихо отстукивал чечётку под нэповские песенки, им же переведённые на немецкий язык. Имя ему - Даниил. Будущий писатель и поэт Даниил Иванович Ювачёв родился в Петербурге 30 декабря 1905 года. Впрочем, не это важно. Достаточно сказать, что к 1922 году относится самое раннее из сохранившихся стихотворений "В июле как-то, в лето наше..." Это стихотворение уже было подписано псевдонимом D.Ch." Впоследствии Даниил Ювачёв сменил около 30 псевдонимов: заполнив страницу "Чуккокалы" стихами, он подписывался: Пульхирей Д.Х.; в 1934 году относительно долго держался псевдоним Даниил Дандан; под стихотворением, посвящённым памяти Казимира Малевича, стоит псевдоним Шардам, но его постоянным литературным именем так и осталось имя Даниил Хармс. У литературной молодёжи того времени вообще были в ходу звучные и загадочные псевдонимы. Существует много гипотез по поводу возникновения псевдонима "Хармс": возможно, что это видоизменённое французское charm, что означает "обаяние", "чары". В печати первое стихотворение Хармса появилось в 1926 году в альманахе "Собрание стихотворений", подготовленном Ленинградским отделением Союза поэтов. В том же году Д. Хармс был принят в Союз поэтов, куда двумя годами раньше был принят Введенский. В это время в этом объединении были представлены все художественные направления, родившиеся в Петербурге за четверть века: тут были и символисты, и неоклассики, и "синтетисты", и "эмоционалисты", а также "пролиткультовцы", "заумники" и многие другие. Хармс и Введенский в раннюю пору своего творчества предпочитали называть себя не "заумниками", а чинарями. Само слово "чинари" пародирует строгий порядок и чинную серьёзность. "Чинари" не столько коверкали внешнюю оболочку слова, сколько спутывали связи слов. Их стихи были балагурным вызовом умеренности, скуке, пустопорожней солидности, вызовом в конечном счёте обывательскому "реализму". Хармс не увлекался фонетическим звукорядом. Прибегая к трансформации слов, он сохранял их смысловое ядро.

Льётся время,
спит Арон,
стонут братья
с трёх сторон.
Летом - жир,
Зимою- хлод,
в полдень - чирки.
Кур. Кир. Кар.

-говорит Фауст, герой пьесы "Месть".
В "чинарских" стихах Хармса 1925-1927 годов опережают друг друга словесные фрагменты, фиксирующие бег, полёт от земли в небеса, словно скорое путешествие сквозь время и пространство, "ниже кладбища, выше солнышка". Забавно несуразные, напористые и жизнерадостные стихи не несут познавательной информации: там нет повествовательного сюжета, моральной сентенции. Гораздо ценнее в них другое: мощный заряд радости, напор слов, передающих ежесекундное изменение жизни. Его искусство противорассудочно, оно будит в человеке творческое и человеческое. Эти стихи являются словно противоядием от действительности:

И думы шатая живого леща
топчет ногами калоши ища
волшебная ночь наступает
волшебная ночь наступает


В тоже время Хармс говорил и о "последних вещах"- Жизни, Смерти, Любви. Часто его стихи похожи на заклинания:

Мы закрыли наши глаза,
Люди! Люди!
Мы открыли наши глаза,
Воины! воины!
Дайте силу нам полететь над водой,
Птицы! Птицы!
Дайте мужество нам умереть под водой,
Рыбы! Рыбы!
("Песнь", 1935)

В пьесе "Елизавета Бам" в 1927 году появляется мотив обречённости, погони. И в дальнейшем эта мрачная давящая атмосфера будет часто появляться в творчестве Хармса.

Проходит день, потом неделя,
потом года проходят мимо,
и люди стройными рядами
в своих могилах исчезают.

("Постоянство веселья и грязи", 1933) "Чинари" были притягательными людьми: среди них оказался и Николай Заболоцкий, и поэт и драматург Игорь Бахтерев, вскоре с ними подружился Николай Олейников - редактор детского отдела ГИЗа. В конце 1927 года "чинари" заявили о новой творческой группе под названием Объединение реального искусства (ОБЭРИУ). Местом встреч и собраний устроителей Объединения стал Ленинградский дом печати, занимавший с 1926 по 1929 год Шуваловский дворец (Фонтанка,21). В манифесте аббревиатура раскрывается следующим образом: ОБ[объединение] ЭР[реального] И [искусства]. О значении конечного У не говорится ничего. Оно поставлено ради смеха, - утверждали современники. Возможно, что бывшие "чинари" взяли это У из детской присказки: потому, что кончается на "у". Однако могут быть и другие варианты расшифровки. В Обэриу входили певец "звёзд бессмыслицы" А. Введенский и его постоянный оппонент Н. Заболоцкий, К. Вагинов, автор нескольких книг, сложившийся писатель, И. Бахтерев, чей литературный путь только начинался, Д. Хармс и Б. Левин. О Хармсе в декларации обэриутов было сказано: "...поэт и драматург, внимание которого сосредоточено не на статической фигуре, но на столкновении ряда предметов, на их взаимоотношениях . В момент действия предмет принимает новые конкретные очертания, полные действительного смысла. Действие, перелицованное на новый лад, хранит в себе "классический" отпечаток и в тоже время - представляет широкий размах обэриутского мироощущения". У каждого из них была своя художественная логика. В одном из писем актрисе К. Пугачёвой Хармс признавался: "Когда я пишу стихи, то самым главным кажется мне не идея, не содержание и не форма, и не туманное понятие "качество", а нечто ещё более туманное и непонятное рационалистическом уму, но понятное мне и, надеюсь, Вам, милая Клавдия Васильевна. Это-чистота порядка. Эта чистота одна и та же в солнце, траве, человеке и стихах. Истинное искусство стоит в ряду первой реальности, оно создает мир и является его первым отражением..." Говоря о предметности как о художественной задаче, обэриуты имели в виду новую предметность, очищенную, как они заявили, от "обиходной шелухи". Искусство, освобождённое от штампов, от мусора ходячих представлений, и есть "реальное". Самым большим парадоксом поэзии обэриутов было то, что, несмотря на её алогизмы, это была поэзия размышления, поэзия глубокой и горячей мысли. Обэриуты говорили с детской непосредственностью, словно от имени какого-то эксцентричного чудака, "естественного мыслителя". Январь 1928 года принёс Хармсу известность среди творческой интеллигенции Ленинграда, как автору "Елизаветы БАМ" и как сотруднику нового ленинградского журнала для детей "Ёж". Печатались лишь детские его стихи и переводы. В конце 1931 года Хармс и Введенский были впервые арестованы. А в июле 1932 года сосланы в Курск, где провели три месяца. Хармс запишет: "Я был наиболее счастлив, когда у меня отняли перо и бумагу и запретили мне что-либо делать. У меня не было тревоги, что я не делаю чего-то по своей вине, совесть была спокойна, и я был счастлив. Это было, когда я сидел в тюрьме. Но если бы меня спросили: не хочу ли я опять туда, или в положение, подобное тюрьме, я сказал бы: нет, НЕ ХОЧУ" В сентябре 1937 года Хармс делает запись в "голубой тетради":

Так начинается голод:
С утра просыпаешься бодрым,
Потом начинается слабость,
Потом начинается скука,
Потом наступает потеря
Быстрого разума силы, -
Потом наступает спокойствие,-
А потом начинается ужас.


В том же году был арестован Олейников. Хармса перестали печатать в детских журналах. В 1938 году, после шумного успеха на творческом вечере в Ленинградском Доме писателя, арестовали Заболоцкого. А. Введенский переселился в Харьков, и Хармс остался в одиночестве. Ощущение надвигающейся беды не покидало Хармса, он чувствовал себя обречённым. Над страной встал призрак войны. "Первая бомба упадёт на меня", - сказал Хармс, по воспоминаниям сестры, в день начала войны с фашистской Германией. И он не ошибся. Первые бомбы, сброшенные на кварталы мирных жителей, попали в соседний с Хармсом дом. Квартира поэта оказалась разрушенной взрывной волной. Но ещё раньше,23 августа 1941 года Хармс был арестован по обвинению в "пораженческих слухах". На самом деле Хармс всего лишь предупреждал своих друзей об опасности осады города, просил их уехать. Л Пантелеев вспоминал: "Ещё в августе, кажется, 1941 года пришёл к нему дворник, попросил выйти за чем-то во двор. А там уже стоял "чёрный ворон". Взяли его полуодетого в одних тапочках на босу ногу. Я видел Даниила Ивановича дня за два, за три до ареста. Я всегда знал, что он умён, его чудаковатость была маской, а шутом гороховым, каким его считали некоторые, он никогда не был. Мы пили в этот вечер дешёвое красное вино, закусывали белым хлебом. Разговор шёл у нас главным образом о войне. Даниил Иванович верил, что немцев разобьют, и считал, что именно Ленинград-стойкость его жителей и защитников - решит исход войны" 2 февраля 1942 года Д.И. Хармс скончался от голода в тюремной больнице. "Жизнь, как подарок, должна быть бескорыстной", - говорил Даниил Хармс. Да, он был романтиком. В течение своей недолгой жизни успел создать продуманную до мелочей систему поведения (одежда, собственный алфавит, стихотворные заклинания, маски-псевдонимы и многое другое). Всё это было направлено на то, чтобы помочь художнику не подчиняться косности быта, быть готовым к "полёту в небеса". Но Хармс был романтиком нового склада: жажда нравственной чистоты была изъедена горечью, опалена бедами, искажена непредсказуемыми кошмарами действительности. Чего только не умел делать Даниил Хармс! он писал стихи, рассказы, пьесы, играл на фисгармонии и валторне, неплохо пел, великолепно танцевал чечётку, рисовал, показывал фокусы, прекрасно играл на бильярде, умел ходить по перилам балкона на последнем этаже Ленинградского Дома книги, любил изобретать игры, умел изображать муху в тот момент, когда та размышляет, куда бы ей полететь, умел писать заумные стихи, философские трактаты и комедийные репризы для цирка, любил изображать своего несуществующего брата Ивана Ивановича Хармса, приват-доцента Санкт- Петербургского университета, брюзгу и сноба. Весёлый гейзер выдумок не иссякал. Даниил Хармс- это искусство, ставшее жизнью, игра, экстравагантные, загадочные поступки и в то же время - простота и искренность, и, конечно, полет фантазии, стремящейся отойти от стандартных и наскучивших форм.

Май 2006


Hosted by uCoz